Петр Хрисанфович Обольянинов
Л.В. Антонова
На окраине посёлка Батецкий, одного из районных центров Новгородской области, до сих пор сохранились остатки старинного усадебного парка: многовековые дубы, большой прямоугольный пруд, аллея двухсотлетних лип, протянувшаяся вдоль длинной стороны пруда. И хотя не сохранились постройки и только фундаменты говорят о местах их прежнего размещения, чудится, что усадьба жива и слышатся отголоски её прежней неспешной жизни. И как триста лет назад, начавшаяся у усадьбы, убегает на восток деревня Дубцы, превратившаяся теперь в поселковую улицу. Владельцами деревни и усадьбы Дубцы были представители одной из ветвей древнего небогатого древнего рода - Обольяниновы. Все они несли царскую службу, высоких чинов не достигали, и потомкам их фамилия ничего не говорила бы, если бы в их роду не было Петра Хрисанфовича, человека, позовавшегося большим расположением Павла Петровича и в короткое его царствование сделавшего головокружительную карьеру. Правда, и его имя известно только людям, интересующимся русской историей и, в частности, личностью Павла I, его царствованием и цареубийством 11 марта 1801 года.
Во всех биографических справочниках XIX - начала XX веков непременно приводятся о нём сведения, имеющие часто оттенок недоброжелательности. Современники не могли простить ему, человеку небогатому и незнатному, доверительной близости к императору и вознесения на высший государственный пост. Они преувеличивали его недостатки - необразованность, называя её безграмотностью; несдержанность и грубость, называя их "бешеным нравом", но вынуждены были признавать его честность и преданность государю. В некоторых изданиях и на Интернет-ресурсах сегодня приводятся слова фельдмаршала Каменского, публично обозвавшего Обольянинова "государственным вором, взяточником, дураком набитым", хотя эта характеристика совершенно не отражает действительности.
Любой человек неоднозначен по своей природе, и Петр Хрисанфович Обольянинов не был исключением. Нарисуем, по возможности, объективный образ этого достаточно обыкновенного человека, поставленного волею судьбы в необыкновенные жизненные обстоятельства.
Усадьба Дубцы принадлежала деду Петра Хрисанфовича — Ефиму Васильевичу. Здесь родился и вырос его отец — Хрисанф, отсюда он ушёл служить в армию, а выйдя в отставку в чине полковника, поселился в Новоржевском уезде Псковской губернии в имении, полученном от отца.
Пётр родился в 1752 году и до 16-летнего возраста жил в поместье отца. В статье о нём, помещённой в «Русском биографическом словаре», говорится, что то ли из-за ограниченности средств родителей, то ли из-за невысокого уровня их собственной образованности, он обучен был дома только чтению и письму. В 1768 году его записали кадетом в армию, и в том же году он начал службу. Хотя его базовое образование было более чем скромное, он стал успешно продвигаться по службе благодаря усердию, исполнительности и дисциплинированности. Через десять лет службы он был секунд-майором, а через два года, в 1780 году, в чине премьер-майора ушёл в отставку. После трёх лет бездействия, в 1783 году, Обольянинов поступил в гражданскую службу губернским стряпчим в Псковское наместническое правление. Его честность, исполнительность и точность довольно быстро двигали его по служебной лестнице. Вскоре он был назначен советником в гражданскую палату наместничества, а в 1792 году с чином надворного советника переведён на ту же должность в казённую палату. В 1793 году Обольянинов в чине подполковника возвращается на военную службу по адмиралтейскому ведомству, а через два года его переводят в Гатчинский полк и производят в полковники.
На этом заканчивается первый период его жизни, вполне заурядный, ничего не суливший ему в будущем, и начинается второй — с 1795 г. по март 1801 г. — феерический карьерный взлёт от армейского полковника до генерала от инфантерии и генерал-прокурора, второго лица в государстве.
Гатчина (Хотчина), древнее поселение на Новгородской земле, при Петре I принадлежала его сестре Наталье, потом Екатерина II подарила её Григорию Орлову, а после его смерти выкупила её у его наследников и в 1783 году предоставила в собственность цесаревича Павла Петровича. В это время он только что вернулся из Европы, где в течение двух лет путешествовал с Марией Фёдоровной инкогнито под именем князей Северных. Во время путешествия они посетили ряд королевских дворов, где Павел всех очаровал своими манерами, образованностью и остроумием. В Берлине он познакомился с прусской армией. Её организация, выучка и даже форма произвели на него неизгладимое впечатление. И вот, получив Гатчину, он решает создать в ней армию по прусскому образцу.
Ещё в юности Павел был пожалован генерал-адмиралом Российского флота и шефом Кирасирского полка. Теперь он потребовал батальон морских солдат с артиллерией и эскадрон кирасир. Разделив их на мелкие отряды, каждый из которых соответствовал полку, он сформировал гатчинскую армию, нечто вроде потешных полков, с прусской организацией, муштрой и формой. Дворяне служить в этой армии отказывались, и офицерские должности в ней занимали люди низкого происхождения, преимущественно малороссы.
Вот в эту армию и вступил в 1795 году П.X. Обольянинов. Очень скоро Павел обратил внимание на дисциплинированного, пунктуального полковника, безукоризненно выполняющего все приказы и добивающегося того же от подчинённых. Прошло немного времени, и Пётр Хрисанфович вошёл в очень небольшой круг людей, с которыми Павел Петрович и его супруга коротали вечера: Кутайсов, бывший брадобрей, адмирал Г.Г. Кушелев, полковники-артиллеристы Аракчеев и Кутлубицкий, барон Николай, один из образованнейших людей своего времени, бывший в юности Павла его преподавателем, баронесса Ливен, воспитательница дочерей Павла. Саблуков, давая краткую характеристику этим людям, об Обольянинове пишет — честный, услужливый, благочестивый, и повторяет в другом месте — добрый, честный. В короткое время Обольянинов приобрёл доверие и дружбу Павла, которые не претерпели изменения до кончины последнего. В этот период времени Пётр Хрисанфович женился на Анне Александровне Ермолаевой, в первом браке Ордын-Нащёкиной. «Была она очень добрая и приветливая женщина, собою красавица, но очень простовата и безо всякого образования», — вспоминала о ней Е.П. Янькова.
6 ноября 1797 года в 9 ч. 45 мин. от апоплексического удара внезапно скончалась Екатерина II. Известие об этом доставил в Гатчину прискакавший срочно из Петербурга Николай Зубов. (По иронии судьбы в роковую ночь 11 марта первый удар императору был нанесён им же.) Павел немедленно отправился в Петербург. В 12 часов ночи в придворной церкви высшим духовенством, всеми сановниками и придворными чинами совершена была присяга на верность императору Павлу Петровичу. Вместе с тем, согласно кабинетному предначертанию Павла, впервые со времени Петра Великого принесена была присяга как наследнику престола старшему сыну воцарившегося государя великому князю Александру Павловичу. (Сам закон о престолонаследии был принят во время коронации Павла.)
Павел взошёл на престол как законный монарх, однако атмосферу в Зимнем дворце этого времени современники описывают, пользуясь революционной терминологией: «Дворец взят штурмом». «Зашумели шарфы, ботфорты, тесаки и, будто по завоеванию города, ворвались в покои везде военные люди с великим шумом» (Державин). «Началась ужасная сутолока, появились новые люди, новые сановники» (Саблуков). Отставка, опала, конфискация, высылка в деревни, изъятие подаренных Екатериной земель и одновременно — новые назначения, новые дарения.
Уже 7 ноября Обольянинов производится в генерал-майоры, получает орден св. Екатерины I ст. и вскоре назначается генерал-провиантмейстером. О деятельности Обольянинова в этой должности подробно описано в «Воспоминаниях» Д.Б. Мертваго, служившего под его началом с осени 1797 года вплоть до отставки Петра Хрисанфовича. Обольянинов, по-видимому, не представлял себе, как наладить дела в запущенном провиантском ведомстве, где всё шло само по себе: без планов, отчётов, какой-либо системы. А задача была серьёзнейшая — надо было знать размещение войск на всём пространстве государства, их численность, рассчитывать нужные объёмы продовольствия для людей и лошадей, определять места заготовки продовольствия и способы его доставки. Обольянинов бранился, подчинённые его жаловались, что он «не печётся о их счастии», а «дела были недвижимы». Но следует отдать должное
Обольянинову, не умея сделать сам, он умел разглядеть людей, способных сделать, и привлечь их. Он проявил большую настойчивость, добиваясь согласия Мертваго поступить на службу в провиантское ведомство. В своих воспоминаниях
Мертваго объясняет свой первоначальный отказ тем, что «не имел охоты служить под началом человека, к которому ему трудно было иметь чувство повиновения», так как за два года до этого они были в одном звании.
Ознакомившись с состоянием дел, Мертваго изложил свои соображения по исправлению положения, и Обольянинов создал ему все возможные условия для работы. Во-первых, он «прислал карту соединения Балтиийского моря с Каспийским, взятую им из кабинета государя, позволил купить атлас Российской империи и приступить к сочинению карты о судоходных реках». Был разработан план перевозки провианта по рекам для всех подразделений ведомства, составлены для них инструкции, определены их взаимные права и обязанности и введена систематическая отчётность в делах и финансах. Обольянинов вошёл в курс дел и, «имея много здравого ума и догадливости, говоря о делах, изъяснял часто мнение, которое не ожидали от него услышать».
Департамент со времени его существования не давал финансовых отчётов. В середине 1798 года впервые был составлен отчёт за предыдущий год, и в нём была выявлена экономия в 1 700 000 рублей из ассигнованной суммы. Павел пожаловал Обольянинову бриллиантовые знаки ордена св. Александра Невского, а Мертваго — орден св. Анны 2 ст.
Здесь стоит сказать, что Павел редко награждал просто из расположения. Про Обольянинова писали, что на него «посыпались награды», но каждый раз для награды было основание, хотя, может быть, и не заслуживающее столь высокой оценки. Действительно, ему были пожалованы четыре из шести Российских орденов: все, кроме женского св. Екатерины и св. Георгия, дающегося за военные заслуги. Один из этих четырёх — св. Владимира — он получил уже от Николая I за успешную деятельность на посту Московского губернского предводителя дворянства.
Кроме Российских орденов Павел пожаловал ему Мальтийский крест, богато осыпанный бриллиантами. Этот крест, как и орден св. Александра Невского, был получен им за успешную работу провиантского ведомства, а вот орден Андрея Первозванного по торжественному случаю коронации Павла. Кроме орденов в разные моменты своей службы Пётр Хрисанфович получил две тысячи душ в Саратовской губернии и на 100 тысяч рублей подарков, в том числе серебряные и фарфоровые сервизы.
Павел внимательно следил за деятельностью всех военных департаментов, видел их недостатки и успехи и реагировал на них решительно и быстро. Так, он отправил в отставку Аракчеева, деловые качества которого очень ценил, за беспорядки в роченсальмских артиллерийских ротах и дошедшие до Павла жалобы на проявленную им там жестокость по отношению к младшим чинам. Несмотря на уважение и доверие Павла к Обольянинову, служебная жизнь последнего была не безоблачна, не раз он впадал в немилость, часто по каким-то придворным проискам. В 1799 году не отпущены были провиантскому ведомству большие суммы, ему необходимые. Записка, составленная Мертваго, и личные объяснения Обольянинова убедили Павла, что сокращение финансирования приведёт к тяжёлым последствиям снабжения армии, находящейся в непрерывном передвижении. Деньги были выделены и «даже более, чем следовало, и начальник мой стал сильнее прежнего. Государь, увидя его невиновность и зная о несправедливом на него гонении, пожаловал ему богатую табакерку с портретом. Я был произведён в генерал-майоры. Мы были опять в милости и славе, но завистников нажили много», — вспоминал Мертваго.
Отчёт за 1798 год показал экономию на 1 200 000 руб. Обольянинов получил Большой Мальтийский крест и дом в городе на углу Мойки и Почтамтского переулка. В следующем году провиантское ведомство перерасходовало ассигнованных средств на 1 700 000 руб., но Павел сказал, что при обстоятельствах этого года — перемещении войск, подорожании хлеба и сена и прочие, он ожидал, что перерасход будет больше, и наградил Мертваго и других провиантских чиновников землями, недавно отобранными в Саратовской и других губерниях от помещиков и переданными в казну.
С конца 1799 года Обольянинову стало известно о намерении государя назначить его генерал-прокурором. Учитывая переменчивый нрав Павла, уверенности в осуществлении такого назначения не было, но тем не менее. Обольянинов и Мертваго, с которым у него были очень доверительные отношения, стали обсуждать проекты устройства некоторых государственных дел и размышлять, как доводить их до сведения государя, не вызывая его раздражения и не оскорбляя самолюбия. Скорее всего, мысли эти возникали в голове у Мертваго, но вот что он тогда писал в своём дневнике: «…в это время я убедился, что Обольянинов честен, смел, умён и готов быть полезным, несмотря на то, что может тем причинить вред себе».
В декабре 1799 года Пётр Хрисанфович получил чин генерала от инфантерии (к тому времени он уже был генерал-лейтенантом) и был назначен сенатором в 1-е отделение с предписанием присутствовать на всех заседаниях Сената. С этого времени он только формально возглавлял Провиантский департамент, а всеми делами в нём ведал Мертваго.
2 февраля 1800 года был назначен на должность генералпрокурора Сената, сменив на этом посту А.А. Беклемешева, занимавшего его, по мнению современников, «по праву» как человек умный, знающий, честный.
Царствование Павла было временем перемен в людях и делах. Он хотел воплотить в жизнь планы, выношенные в течение многих лет ожидания престола, воплотить сразу, стремительно, как будто предчувствуя, что ему отведено мало времени. Расчищая «тяжёлую старушечью, удушливую атмосферу позднего екатерининского времени», Павел одновременно подкладывал мину под своё царствование. Опалы, ссылки, конфискации, возвращение телесных наказаний, отмена права заочного «прохождения службы» дворянскими отроками — с одной стороны; щедрая раздача земель и крепостных, награждения титулами, высокими чинами и должностями, которые, однако, вскоре могли быть отобраны — с другой. Всё это рождало чувство неуверенности и униженности дворянства, того социального слоя, который был опорой самодержавия.
Смещение и перемещение стали приметой времени. При Екатерине II князь Вяземский был на посту генерал-прокурора 29 лет. За четырёхлетнее царствование Павла сменилось четыре генерал-прокурора: князь А.Б. Куракин, князь П.В. Лопухин, Л.А. Беклемешев. Последним был П.X. Обольянинов: «…имел всех их менее способностей — и всё ему с рук сходило». Ещё при Екатерине II Сенат стал утрачивать правительствующие функции и приобретать судейский характер, зато генерал-прокурор, по идее власть наблюдающая, совместил в своём лице обязанности министров юстиции, внутренних дел и финансов.
Обольянинов вошёл в большую силу. У его дома на углу Мойки и Почтамтского переулка собиралось карет не менее, чем перед дворцом в дни приёмов, его аудиенции ожидали высшие военные и статские чины и сам военный губернатор Пален. Внешне всё было хорошо, но с исполнением новых обязанностей у Обольянинова возникло много трудностей, с которыми достойно справиться он не мог, несмотря на всю свою преданность государю и желание оправдать его доверие. Дело в том, что своей предыдущей службой он не был подготовлен к этой работе, а возможно, что и по складу своего ума, он не мог представить себе всю картину предстоящего дела и определить, в каком порядке следует решать заключённые в нём задачи. Он судил о деле, «как комиссионер, а не как человек государственный», писал о нём Мертваго. Вполне возможно, что Павел сам не обольщался государственными способностями Петра Хрисанфовича, недаром на пожалованном ему личном гербе повелел начертать девиз —«Твёрдостию и усердием». Однако дефицит преданных людей был так велик, что, выбирая между деловыми качествами и преданностью, он выбрал последнее.
Конечно, Обольянинов не был безграмотным в буквальном смысле этого слова и приобрёл какие-то познания будучи губернским стряпчим, но основательных знаний «даже в пределах того времени» у него не было. Не было и соответствующего его теперешнему положению в обществе и служебной иерархии воспитания. Незнание французского языка отделяло его невидимой, но вполне ощутимой стеной от общества, в котором он теперь жил и которое, в силу обстоятельств, заискивало перед ним, но внутренне не принимало и презирало, ибо он был «человек случайный и временщик», как говорит Янькова, при этом хорошо к нему расположенная.
И не было доброжелательного, более знающего и опытного человека рядом с ним, как Мертваго в провиантском ведомстве. По-видимому, Обольянинов рассчитывал, что таким человеком в сенатской канцелярии для него станет Сперанский, который служил при всех предшествующих павловских генерал-прокурорах и был, по словам самого Сперанского, «если не по имени, то по самой вещи, правителем их канцелярии». Отставляя Беклемешева, Павел приказал Обольянинову тотчас уволить всех прежних чиновников. «Сам государь предостерегал против меня его преемника, полагая меня в связях с Куракиным и Беклемешевым и им преданным: но генерал-прокурор (Обольянинов — Л.А.) горою за меня стоял и находил необходимым иметь при себе».
В итоге остался только один Сперанский. Понятно, что Обольянинов оставляет Сперанского, как ценного чиновника, но последний не идёт на деловые контакты с новым начальником. При первом представлении Обольянинову он разыгрывает странную маскарадную сцену, которую с его слов записывает Корф и в «Опыте биографий генерал-прокуроров и министров юстиции» перепечатывает Иванов: «Сперанский много наслушался о грубом нраве своего нового начальника… В поздние годы своей жизни Сперанский любил сам рассказывать, что после милостей и особенного отличия, которыми он пользовался от прежних начальников, ему естественно не хотелось стать в общий ряд. Но как и чем выказать, что он не то, что другие? Наш экспедитор понимал, что многое должно решиться первым свиданием, первым впечатлением: и вот в назначенный день и час он является в переднюю грозного своего начальника. О нём докладывают. Обльянинов, когда Сперанский вошёл, сидел за письменным столом, спиною к двери. Через минуту он оборотился и, так сказать, остолбенел. Вместо неуклюжего, раболепного, трепещущего подьячего, какого он, вероятно, думал увидеть, перед ним стоял молодой человек, очень приличной наружности, в положении почтительном, но без всякого признака робости или замешательства, и при том, что, кажется, его более всего поразило, не в обычном мундире, а во французском кафтане, в чулках и башмаках, в жабо и манжетах, в завитках и пудре, словом, в самом изысканном наряде того времени. Сперанский угадал чем взять над этой грубою натурою. Обольянинов обошёлся с ним так вежливо, как только умел. Впрочем, несмотря на первое благосклонное впечатление, служба Сперанского при новом начальнике была нелегка. В порывах необузданной вспыльчивости, Обольянинов не только беспрестанно бранился, но и щедро расточал угрозы кандалами, крепостью, каторгою, хотя всё это, при его доброй натуре, ограничивалось более только словами». Сперанский обижался, даже плакал, жаловался друзьям. Страдало его самолюбие, тем более обострённое, что он, будучи человеком образованным, способным, честолюбивым, не принадлежал к дворянскому сословию.
Итак, делового сотрудничества со Сперанским у Обольянинова не получилось. Помимо дел, постоянно направляемых в Сенат, было там ещё, по словам Лопухина, одиннадцать тысяч, скопившихся ко времени вступления в должность Обольянинова. Как реагировал Павел на ход дел в Сенате, свидетельств нет, но Мертваго в своих «Записках» упоминает о «неосмотрительных его докладах по сенатским делам». Инертная канцелярия не способствовала быстрому продвижению дел, Пётр Хрисанфович раздражался, расточал ругательства и угрозы, которые никого не пугали, но оскорбляли. А к канцеляристам надо было иметь подход, чтобы они исполняли то, что обязаны были исполнять.
Ещё Екатерина II говорила о трудностях управления генерал-прокурорской канцелярией, давая наставления назначаемому на эту должность князю Вяземскому, и приводила в пример французского кардинала Ришелье, утверждавшего, что ему менее труда составляет управлять государством и «вводить в свои виды Европу, чем править королевскою антикоморою».
При Cенате был карательный орган — Тайная экспедиция, и формально во главе её стоял генерал-прокурор, «однако главными вершителями политических дел были специальные чиновники — Макаров и Николаев». Николаеву постоянно поручались дела, связанные с высокими персонами — Зубовыми, Зоричем, Куракиными, Разумовскими. Именно Николаев был главным мучителем Суворова в период его опалы.
Шильдер, историк царствований Павла I и Александра I, при всём своём негативном отношении к деятельности и личности Обольянинова пишет, что он не был подстрекателем, а только бесприкословным исполнителем приказаний, а Саблуков, полковник Конного полка, человек чести и долга, утверждает, что Обольянинов много сделал, чтобы смягчить последствия вспыльчивости и строгости Павла и, будучи генерал-прокурором, «много старался о том, чтобы восстановить беспристрастие в судах».
Деятельность Тайной канцелярии в царствование Павла возросла по сравнению с Екатериненским в среднем с 25 дел в месяц до 180. Особенно зловещими были первые два месяца 1801 года, когда в Тайную экспедицию было взято 68 человек. При таких темпах за год могло бы быть уже не 180 дел, а — 400. Естественно, что в глазах общества Обольянинов превращался в «инквизитора», хотя не был причастен ни к арестам, ни к следствию.
По мере возвышения Обольянинова росло и его тщеславие: из человека «доброго и честного он превращался в обыкновенного боярина». Проявлением такогового были благодеяния, оказанные Зубовым. По восшествии Павла Зубовы были отправлены в свои деревни. Пожалованные императрицей имения были отобраны, оставлены только родовые, обременённые долгами. Обольянинов, по-видимому, желая показать свою силу, отсоветовал Павлу дарить эти имения герцогу Вюртембергскому, привёл их в порядок, исходатайствовал Зубовым прощение и, возвратив имения, сделал их богаче прежнего. Они стали своими людьми в его доме. Павел безоговорочно доверял Обольянинову и, соответственно, близким ему людям, а Пётр Хрисанфович, будучи человеком бесхитростным и простодушным, не заметил, как Зубовы превратили его дом в место встречи заговорщиков, в узкий круг которых они входили.
И в отношении Мертваго он принимает часто начальнический тон, делает несправедливые замечания «при многих», хотя все дела провиантского ведомства с конца 1799 года идут под руководством Мертваго, и при распределении царских наград служащим департамента уравнивает его с прочими.
1 февраля царь и двор переезжают в Михайловский замок. С начала марта обстановка в замке крайне напряжена. Заговор уже готов к исполнению. Павел не знает о нём, но в тревоге, подозревает всех, кроме Обольянинова, действительно преданного, и Палена, военного генерал-губернатора — творца и главу заговора. Обольянинов что-то узнаёт, но, подозревая императрицу, он идёт по неправильному пути, или его искусно по этому пути направляют. Он предупреждает императора, но Пален рассеивает подозрения Павла. Заговорщики подготавливают несколько приказов на арест людей, преданных императору, среди них Обольянинов. Утром 11 марта Павел поручает Обольянинову привести к присяге великих князей Александра и Константина, что он и исполняет в церкви Михайловского замка. В 9 вечера Обольянинов уезжает из дворца домой. Павел по совету Палена приказывает заколотить дверь, ведущую в апартаменты Марии Фёдоровны, и удаляет конно-гвардейский караул верного ему полковника Саблукова, охранявший вход в его спальню.
В 12.30 по полуночи заговорщики проникают в спальню Павла.
В час ночи, когда Обольянинов ещё не заснул, к нему является плац-майор с командою с приказом об аресте. Пётр Хрисанфович отдаёт ему шпагу и его препровождают в ордонансгауз. Он не понимает причины такой внезапной немилости, но, не зная за собой вины, ложится в ордонансгаузе на канапе и засыпает. Когда рассвело, ему объявляют о кончине императора и разрешают вернуться домой, где к нему был приставлен караул. Приехавший к Обольянинову Мертваго по его просьбе отправился во дворец, где князь Зубов сказал ему, что Государь не имеет доверенности к Петру Хрисанфовичу и потому он не может быть генерал-прокурором. Обольянинов написал прошение об отставке, его не удерживали. 16 марта он уехал в Москву. По словам Е.П. Яньковой, он впоследствии любил во всеуслышание повторять: «Я всею душою был предан покойному государю и чувствую, что служить опять так другому я не могу: и он легко остался бы не доволен, а, главное, и я сам, а потому лучше с честью идти на покой».
Последний — московский .период жизни Петра Хрисанфовича — продолжался сорок лет, до его смерти в 1841 году. Москва его встретила не просто неприветливо, а враждебно. Ему было запрещено появляться в дворянском собрании, о нелицеприятном мнении фельдмаршала Каминского, высказанного публично, было написано выше. Московское родовитое дворянство не знало его и знать не хотело, он — «временщик», до обидного высоко поднявшийся при непопулярном императоре, и древний дворянский род его их с ним не примирял, так как он, род этот, был бедным, а похвальные качества Обольянинова их тем более не интересовали.
Однако Пётр Хрисанфович зажил в Москве широко и независимо, в собственном доме на углу Тверской и Садовой в сторону Тверской-Ямской. Дом был большой, с двумя флигелями, двором и садом, настоящая городская усадьба. Во время пожара 1812 года основное здание и один из флигелей сгорели, но Обольянинов с семьёй продолжал жить в сохранившемся флигеле.
Брак Петра Хрисанфовича с Анной Александровной был бездетным, но родственные чувства у него были очень выражены. У него были сестра и брат. «Сестра Мария была замужем за полковником Симоновым, после смерти мужа осталась с очень скромным состоянием, и по ходатайству Петра Хрисанфовича ей было пожаловано имение в триста душ. У неё было два сына, Фёдор и Александр, и дочь Наталья, в девицах».
Брат Михаил вышел в отставку в чине подполковника, был псковским помещиком, женат был на Евфимии Евфимовне, умер в 1790 году. После его смерти остались его воспитанники — Александр и Михаил, скорее всего, внебрачные дети. Уже 13 ноября 1796 года Пётр Хрисанфович обращается с прошением к императору Павлу I разрешить воспитанникам умершего брата его Михаила Хрисанфовича — Александру и Михаилу принять фамилию Обольяниновых и вступить во все права законных детей. 26 ноября такой указ вышел, а в дальнейшем открыл путь к продвижению по службе. Встречается упоминание, что оба они были приняты в Пажеский корпус, но в списках воспитанников Пажеского корпуса есть только Михаил Обольянинов, в 1806 году он был камер-пажем, в 1808 г. — прапорщиком лейб-гвардии Преображенского полка. В Бородинском сражении ему снарядом оторвало ногу. После этого он ходил на деревянном протезе, но ещё до 1817 года продолжал службу в Пажеском корпусе. В отставку ушёл в чине полковника.
Продолжая разговор об отношении к родственникам, можно предположить с большой долей вероятности, что назначение его двоюродного брата Степана Фёдоровича Обольянинова в конце 1800 года Новгородским гражданским губернатором произошло не без участия Петра Хрисанфовича. Предыдущая деятельность Степана Фёдоровича в качестве капитан-урядника Новгородского уезда никак не предполагала столь значительного возвышения. После событий 11 марта и отставки Петра Хрисанфовича губернаторство Степана Фёдоровича продолжалось недолго — до конца 1801 года.
В течение семнадцати лет Пётр Хрисанфович ведёт в Москве жизнь частного лица. Отношение московского общества к нему постепенно меняется. Высказывается мнение, что он расположил к себе «прежирными обедами», но если его гостеприимство действительно сыграло такую роль, то это бросает тень на общество, а не на него. В «Русском биографическом словаре» написано: «…несмотря на опалу, он держался гордо и независимо, а редкая по тому времени честность и прямой характер снискали ему расположение лучшей части московского дворянства. В 1819 году он был избран губернским предводителем дворянства».
Должность предводителей дворянства была введена по остзейскому образцу Екатериной II. Дворянство избирает двух кандидатов, из которых один утверждается государем. Губернский предводитель — первое лицо после губернатора, он имеет право по всем вопросам, касающимся дворянства, обращаться непосредственно к губернатору. На него возложено «попечение о пользах дворянства и охранении в этом сословии благоустройства и порядка» и, в том числе, хранение и употребление дворянской казны. Члены губернского присутствия избираются на совещаниях губернатора с предводителем дворянства.
Пётр Хрисанфович избирался на эту должность четырежды. В 1828 году избранный московским дворянством в четвёртый раз он решительно отказался.
В 1825 году в связи с событиями на Сенатской площади Обольянинов проявил незаурядное гражданское мужество. Он поднял голос в защиту князя Евгения Петровича Оболенского прошением о помиловании его или, по крайней мере, смягчении наказания. Смертная казнь Оболенскому — одному из трёх руководителей Северного общества — была заменена на пожизненную каторгу с лишением чинов и дворянства. Сыграло ли прошение Обольянинова роль в принятии этого решения или нет, в любом случае, его поступок вызывает уважение.
У Петра Хрисанфовича было имение Толожня в Новоторжском уезде Тверской губернии и ещё одно вблизи Москвы — Никольское-Горушки. Он очень любил в Горушках заниматься садом и разводил в нём множество цветов, которые никому не разрешалось рвать. Янькова рассказывает, как однажды к нему в гости приехала дама с сыном лет 10–12. Мальчик попросил разрешения погулять в саду, Пётр Хрисанфович разрешил, но строго наказал цветов не срывать:
— Ежели сорвёшь цветок — заставлю его съесть, слышишь, уговор дороже денег.
Когда мальчик вернулся, Обольянинов поинтересовался: «Нагулялся, натешился? Цветов не рвал?»
— Нет-с…
После обеда гости пошли в сад, и Пётр Хрисанфович углядел в кустах пучок сорванных цветов. Мальчик признался. Обольянинов заставил его съесть все сорванные цветы, несмотря на уговоры и извинения матери. Внук Яньковой — Д. Благово, который записал и издал рассказы своей бабушки, — вспоминал, что в детстве, когда ездил со старшими в Горушки, он всегда с ужасом смотрел на Обольянинова и мысли у него не возникало посягать на его цветы.
В доме у Обольяниновых было полно собак. Уже в передней чувствовалось, что в доме собаки — «так и охватит запахом», если на колени вскочит, согнать нельзя — хозяйка обидится. Собаки были хозяевами в доме: спали на кровати, по ночам Пётр Хрисанфович по несколько раз вставал, чтобы то выпустить какую-нибудь собачонку из комнаты, то впустить обратно.
В 1822 году умерла Анна Александровна. Пётр Хрисанфович был неутешен. До конца жизни он спал на её кровати и укрывался одеялом, под которым она умерла. Племянник Михаил, выйдя в отставку, жил с дядей. Он, по словам Яньковой, был добрый и очень умный, и был бы красив, если бы лицо его не было сильно попорчено оспой. Он очень боялся своего дядю и в его присутствии всё больше молчал. Ни деревянная нога, ни испорченное оспой лицо не помешали ему жениться на княжне Елизавете Михайловне Горчаковой, сестре Александра Михайловича Горчакова, будущего канцлера, сокурсника Пушкина по лицею. Была она прекрасно образована и воспитана в немецких традициях, так как выросла в Ревеле, где жил её отец. Когда она хвалила что-нибудь немецкое, Пётр Хрисанфович очень сердился, ибо он любил всё только русское, да другого он и не знал. Однако когда она преждевременно умерла, он плакал и очень горевал: «Я лишился не племянницы, а дочери, и она оставила трёх сирот — двух дочерей и меня».
У Михаила Михайловича и Елизаветы Михайловны были три дочери: Анна, Елена и Екатерина, которые умерли от скарлатины. Потом у них родились ещё две дочери — Анна в 1835 году и Елена в 1837 году. В 1840 году Елизавета Михайловна умерла в родах.
Пётр Хрисанфович умер 1841 году на 90-м году жизни и был похоронен в своём поместье Толожня в Тверской губернии в церкви рядом с женой. Наследником его стал племянник Михаил Михайлович, а потом — его дочери. Они получили хорошее воспитание и образование, были фрейлинами Высочайшего двора. Анна вышла замуж за графа Адама Васильевича Олсуфьева. Двое её сыновей — Михаил и Дмитрий сочетали фундаментальное университетское образование с придворной и государственной службой. Дочь Елизавета окончила Высшие математические курсы. В семейном архиве хранится письмо Л.Н. Толстого, дающего прекрасную ей характеристику, несмотря на коренное различие их религиозного созерцания. Анна Михайловна умерла в 1899 году, захоронена в селе Никольском Дмитриевского уезда Московской губернии.
Елена Михайловна была второй женой Владимира Александровича Всеволожского, статского советника, ведущего свой род от Рюрика. У них были дочь Софья и сын Михаил. Умерла она в 1884 году, захоронена в селе Толожня Тверской губернии.
Михаил Михайлович не имел сыновей, и после его смерти в 1856 году эта ветвь родословного древа Обольяниновых прервалась. Захоронен он в Донском монастыре в Москве рядом с женой.
Всю свою долгую жизнь Пётр Хрисанфович прожил в согласии со своей совестью. Он был честен и некорыстолюбив и превыше всего ставил преданность государю и исполнение долга. При нём провиантское ведомство обрело целесообразную упорядоченность в планах, делах и финансах. Деятельность его в качестве генерал-прокурора была менее успешна. Одного усердия здесь было мало, так что ощутимой пользы он не принёс, но и вреда не причинил.
На эти должности он был назначаем государем, который переоценивал его возможности. А вот избрание, и тем более переизбрание в губернские предводители свидетельствовали об уважении и доверии к нему московского дворянства, которые он заслужил.
Источники:
Герцен Л.И. Собрание сочинений. М., 1954—1965.
Записки Д.Б. Мертваго. М., 1867.
Опыт биографий генеральных-прокуроров и министров юстиции / Под ред. Иванова. М., 1864
Провинциальный некрополь. Великий князь Николай Михайлович. М., 1914.
Рассказы бабушки. Из воспоминаний пяти поколений. Записанные и собранные ее внуком Д. Благово. Спб., 1885. Тип. А.С. Суворина.
РГИА. Ф. 1374. Оп. 1. Д. 347. Л. 1, 3. 1796 г. О пожаловании ген.майору П. Обольянинову 2000 крестьян.
РГИА. Ф. 1374. Оп. 1. Д. 218. Л. 44. 1797 г. О пожаловании ген.майору П.Х. Обольянинову 2000 крестьян в Саратовской губернии.
РГИА. Ф. 1374. Оп. 7. Д. 156. Л. 2. 1799 г. Об утверждении П.Х. Обольянинову герба.
РГИА. Ф. 796. Оп. 77. Ед. хр. 570. 1796 г. О разрешении воспитанникам умершего Михаила Хрисанфовича Обольянинова — Александру и Михаилу принять его фамилию и герб.
Руммель В.В. и Голубцов В.В. Родословный сборник русских дворянских фамилий. Т. 2. Спб., 1887. Изд. Суворина А.С.
Русский биографический словарь. В 20 томах на основе Энциклопедического словаря Эфрона и Брокгауза. Москва. 1998.
Русский биографический словарь, изданный под наблюдением председателя Императорского Русского Исторического общества
А.А. Половцова. Статья «Обольянинов П.Х.» Составитель Е. Ястебцев. Спб., 1905.
Столетие города Гатчина 1796—1896 гг. Гатчина, 1896. Т. 1. Издание Дворцового управления.
Федорченко В. Дворянские роды. Российская империя в лицах. Красноярск; Москва, 2001.
Шильдер Н.К. Император Павел I. Спб., 1888 г. Воспоминания Лопухина. Т. 1.
Эйдельман Н.Я. Грань веков. М., 1982.
Эйдельман Н.Я. Мгновенье славы настает. Л., 1989.
Энциклопедический словарь. Ф.А. Брокгауз и И.А. Ефрон. Л.,1991.